Неточные совпадения
За окном тяжко двигался крестный ход: обыватели города, во главе с духовенством всех
церквей, шли за город,
в поле — провожать икону Богородицы
в далекий монастырь, где она пребывала и откуда ее
приносили ежегодно
в субботу на пасхальной неделе «гостить», по очереди, во всех
церквах города, а из
церквей, торопливо и не очень «благолепно», носили по всем домам каждого прихода, собирая с «жильцов» десятки тысяч священной дани
в пользу монастыря.
Нехлюдов с тетушками и прислугой, не переставая поглядывать на Катюшу, которая стояла у двери и
приносила кадила, отстоял эту заутреню, похристосовался с священником и тетушками и хотел уже итти спать, как услыхал
в коридоре сборы Матрены Павловны, старой горничной Марьи Ивановны, вместе с Катюшей
в церковь, чтобы святить куличи и пасхи. «Поеду и я», подумал он.
Пробывши
в безвестной отлучке три года, он воротился домой. Предсказание отца сбылось: беглец
принес в пользу
церкви около трехсот рублей. Это всех обрадовало и даже отчасти примирило с ним матушку. Все равно не минешь новый колокол покупать, и, если недостанет церковных денег, придется своих собственных добавлять, так вот Сатиров-то сбор и пригодится…
Выпущенный из тюрьмы Полуянов теперь занимался у Замараева
в кассе. С ним опять что-то делалось — скучный такой, строгий и ни с кем ни слова. Единственным удовольствием для Полуянова было хождение по
церквам. Он и с собой
приносил какую-то церковную книгу
в старинном кожаном переплете, которую и читал потихоньку от свободности. О судах и законах больше не было и помину, несмотря на отчаянное приставанье Харитона Артемьича, приходившего
в кассу почти каждый день, чтобы поругаться с зятем.
На другой день я
принес в школу «Священную историю» и два растрепанных томика сказок Андерсена, три фунта белого хлеба и фунт колбасы.
В темной маленькой лавочке у ограды Владимирской
церкви был и Робинзон, тощая книжонка
в желтой обложке, и на первом листе изображен бородатый человек
в меховом колпаке,
в звериной шкуре на плечах, — это мне не понравилось, а сказки даже и по внешности были милые, несмотря на то что растрепаны.
Приносили из
церкви большой местный образ Иверской Божьей Матери и служили молебен у маменьки
в спальне.
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его по имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну ли я тебя
в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и
в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит, велю к тебе
в дом
принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь
в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
Спустя долгое время я
принес известие об отлучении Л.Н. Толстого от
церкви и объявил
в наборной...
«Ну, у этого прелестного существа, кроме бодрого духа, и ножки крепкие», — подумал он и
в этом еще более убедился, когда Сусанна Николаевна на церковном погосте, с его виднеющимися повсюду черными деревянными крестами, посреди коих высились два белые мраморные мавзолея, стоявшие над могилами отца и матери Егора Егорыча, вдруг повернула и прямо по сумету подошла к этим мавзолеям и, перекрестившись, наклонилась перед ними до земли, а потом быстро пошла к
церкви, так что Сверстов едва успел ее опередить, чтобы отпереть церковную дверь, ключ от которой ему еще поутру
принес отец Василий.
В церкви, куда мятежники
приносили своих раненых, видны были на помосте кровавые лужи.
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад,
в день Казанской Божией Матери, он ходил с мамашей
в острожную
церковь на престольный праздник; а еще ранее, на Пасху, он приходил
в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и
приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину; арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.
В Курской губернии,
в Щигровском уезде, крестьяне Стакановской волости, видя неурядицу, происходящую всегда при попойках во время храмовых праздников и при хождении по селу с иконами, составили между собою полюбовный договор: не брать икон и не пить вино; а желающие помолиться могут собраться на первый день праздника, отслужить молебен
в храме и
принести посильное пожертвование, — что они и сделали, причем собрано приношений до 40 руб.
в пользу
церкви и 3 руб. сер. на уплату за служение молебна.
— Вы должны оценить заботу о вас и святой католической
церкви,
в моем лице, как ее недостойном представителе… Вот десять тысяч рублей, которые я вручаю вам из братской кассы для соответствующей на первое время поддержки вашего будущего положения… И
в будущем касса нашего братства, по мере пользы, которую вы
принесете безусловным повиновением его видам и предначертаниям, не останется для вас закрытой…
— На Лазаревом кладбище,
в церкви, нынче годовщина смерти моей матушки, я приехал помолиться на ее могиле и случайно увидел вас, распростертую, без чувств, у могилы вашего батюшки, кругом не было ни души, я положительно растерялся и, не зная, что делать, взял и
принес вас сюда, так как на дворе дождь…
Салтыкова медленно вышла из беседки и направилась
в дом. Позванные ею люди, которым она сказала, что барину сделалось дурно
в беседке, а Фимка куда-то скрылась,
принесли в дом уже холодеющий труп своего барина. Дарья Николаевна удалилась к себе. Без нее совершили последний туалет, отошедшего
в вечность Глеба Алексеевича Салтыкова: обмыли тело и положили на стол под образа
в зале. У стола зажгли принесенные из
церкви свечи.
В то время, когда
в алтаре собора и других городских
церквей священники
приносили бескровную жертву,
в городе началась кровавая резня.
Потом ей привели аббата à robe longue, [
в длинном платье,] он исповедывал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей
принесли ящик,
в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила
в истинную, католическую
церковь, и что на-днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую-то бумагу.
А как
принесли его
в церковь, то все его хотели видеть, бо он убран был
в алом жупане и
в поясе с золотыми цвяшками, но поп Прокоп не дал и смотреть на полковника, а, взлезши на амвон, махнул рукою на гроб и сказал: «Закройте его швiдче: иль вы не чуете, як засмердело!» А когда крышку нахлопнули и алый жупан Перегуда сокрылся, то тогда поп Прокоп во весь голос зачал воздавать славу Перегуду и так спросил...